Наталия НИКИТАЙСКАЯ, действительный член семинара фантастической литературы под руководством Бориса Стругацкого. Староста с середины 80-х годов прошлого века и до 2003 года. Автор книг «Вторжение Бурелома», «Будь ты проклят, любовь моя» и «Мир отдан Адаму, или Траур позднего ожидания». Составитель сборников фантастики «День свершений» и «Часы с вариантами». Публиковалась в альманахах, в журналах «Нева», «Аврора», «Крестьянка», «Знамя». Живет в Санкт-Петербурге.
Ник. Романецкий. Наташа, насколько я помню, ты ведь довольно долго была старостой семинара Б.Н.Стругацкого?
Наталия Никитайская. Да, избирали меня дважды. Сначала еще в Доме писателя. Потом, после пожара, через пару-тройку лет, когда Дима Каралис создал и открыл свой литературный центр. Дима утверждал, между прочим, что Центр придумал специально для того, чтобы семинару было, где собираться. И я ему верю. Похвастаться можно?
Ник. Романецкий. Ну, конечно. Тебе все можно.
Наталия Никитайская. Там, у Каралиса, когда, в итоге некоторых препирательств, я все-таки согласилась снова стать старостой, раздались общие, радостные аплодисменты. До сих пор вспоминать приятно.
Ник. Романецкий. А что такого в роли старосты, чтобы быть «за» или «против» кого-то на этом месте?
Наталия Никитайская. В том-то и дело, что ничего особенного. Кроме одного маленького «но». Семинар Стругацкого, под каким соусом его ни подавай, был единицей творческой. Состоял, костяк его уж наверняка, из людей хорошо и отлично пишущих. А как там Кедрин-то писал: «У поэтов есть такой обычай — в круг сойдясь, оплевывать друг друга». Этот обычай существовал и существует по сей день у представителей всех жанров литературы и видов искусства. И наш — вообще-то очень дружный на общем фоне — коллектив нет-нет да и встряхивала то одна, то другая битва амбиций. И вот уже вчерашние друзья — враги. И не разговаривают друг с другом, и слышать друг о друге не желают. А в обязанности старосты входило обязательное общение с каждым членом семинара. То, что я всегда стояла над схваткой — как и Борис Натанович, впрочем, — разумеется, было на пользу делу. Это раз. Во-вторых, общение с самим Борисом Натановичем. Ну, не может испытывающий священный трепет перед мэтром участник семинара обсуждать детали повестки дня семинара с руководителем и при этом настаивать на проведении какого-то праздника, когда руководящее лицо выступает против любых праздников. А у меня с Борисом Натановичем все-таки сложились очень доверительные отношения. Ты, Коля, как человек, долго проработавший с Борисом Натановичем над выпуском альманаха «Полдень, ХХI век», меня наверняка понимаешь.
Ну, и, наконец, третье. Известно же, что есть такой тип людей, которые, взобравшись на холмик возле кротовой норки, воображают себя тут же покорителями Эвереста. Для таких людей любой вид даже самой незначительной власти — повод для собственного возвеличивания и стремления перетянуть одеяло на себя.
Ник. Романецкий. Но каким образом?
Наталия Никитайская. Простейшим. Допустим, приходит старосте известие о грядущем конкурсе фантастики. И посылает староста свое произведение на этот конкурс, не оповестив больше никого. Вот тебе и преимущество.
Ник. Романецкий. Изящно, однако. Ты так поступала?
Наталия Никитайская. Окстись! Нет, конечно. Для меня роль старосты сводилась к обязанностям и ответственности. Подготовка каждого семинара занимала время и требовала некоторых усилий. Для тех, кто не помнит уже, или вообще не знал: были такие ужасные времена, когда не существовало электронной почты. Рукописи для прочтения мы передавали из рук в руки. Все знали, кто в каком районе города живет. Сформировались даже своего рода цепочки, по которым удобнее и надежнее пропускать подлежащий обсуждению текст.
Ник. Романецкий. То есть, ты была хорошим старостой?
Наталия Никитайская. Можно и так сказать. Но все-таки самым лучшим старостой был Витя Жилин. Про Витю вообще разговор особый. Уже потому, что мы с ним дружили, и его несправедливо ранний уход из жизни — 39 лет было человеку! — оставил во мне глубокий след. Так вот он тоже был лишен всякого зазнайства, был очень доброжелательным, а в делах — скрупулезным. Ответственный, правильный. В космической отрасли работал исключительно по романтическому призыву души. По тому же призыву оказался в фантастике. Начинал с подражания любимым авторам: братьям Стругацким. Но уже находил собственный путь. Я, например, очень ценю его небольшую юмористическую зарисовку, написанную для внутреннего пользования, «Черный ворон». Храню. Иногда перечитываю. Убеждаюсь: со временем энергии своей она не утрачивает. В литературе это очень важно.
Ник. Романецкий. А многие подражали Стругацким?
Наталия Никитайская. Случалось. Но Бормотаныч наш обладал просто чудовищной интуицией: в семинар кандидатами принимались только те авторы, которые довольно быстро избавлялись от зуда подражательства. К тому же — и это было общее мнение — вторичность всегда считалась существенным грехом. Всеми осуждалась. Соответственно, чтобы не опозориться, надо было знать предмет. Вот Витя Жилин, например, был в фантастической литературе очень подкован. А сейчас я иногда вижу на экране телевизора рассказывающего про историю фантастики Антона Первушина. И понимаю: вот, чертяка, тоже подкован по полной! Горжусь. Кстати, Антон и Лена Первушины тоже были старостами, но уже после того, как я — по техническим жизненным причинам — покинула семинар. Покинуть-то покинула, но до сих пор считаю себя его действительным членом. Такой вот парадокс. Уже и руководителя нет, и семинара нет, а я все еще — действительный член. Есть в этой жизни и кое-что неумирающее. Например, пока я жива, во мне будет жить чувство причастности семинару фантастической литературы под руководством Б.Н.Стругацкого.
Ник. Романецкий. Ну, это-то как раз очень понятно. А вот скажи, менялся как-то семинар с течением времени?
Наталия Никитайская. Еще как! Когда-то, ты, Коля, не поверишь, не было ни кандидатов, ни участников, ни действительных членов, а уж тем более не было членов почетных. Все были равны. И был Борис Натанович молодым и веселым, и всегда оставался пить кофе в кафе Дома писателя, где вспыхивали споры, порой еще более яростные, чем на заседаниях. И были люди в семинаре, которые обращались к Стругацкому на «ты» и по имени. А на заседаниях спорили, перебивая друг друга, выкрикивали какие-то глупости, ничего не стесняясь, потому что у всех был приблизительно одинаковый литературоведческий опыт. Нет, конечно, были и специалисты: Евгений Павлович Брандис, например. Но приходил он не всегда, и здоровая наглость молодости позволяла возражать, если ощущалась такая необходимость. Тут я бы хотела объяснить еще один момент: фантастика в те времена была не просто в загоне, официальные власти фантастики боялись. Не приведи господи, чего антисоветское зашифровано. В издательствах были квоты: предположим, в год издавалась одна книга авторская и один коллективный сборник, и всё. Получалось, что напечататься начинающий автор практически не мог. И тут вдруг Ленинградская писательская организация образовывает (официально!) семинар фантастической литературы. Борис Натанович не был первым его руководителем, но, конечно, когда он принял на себя это бремя, авторы потянулись в этот семинар косяком. Если не напечататься, то быть прочитанным и услышанным профессиональным сообществом — уже спасение от угнетающего письма в стол. А со временем стали возникать и возможности опубликоваться. За нами — два коллективных сборника: «День свершений» и «Часы с вариантами». Тут я бы еще сказала о том, что и секция фантастики и семинар фантастики никогда не чуждались людей из других литературных жанров, наоборот, чувствуя склонность того или иного маститого прозаика или поэта к фантастике, обязательно привлекали его к участию в сборниках. Например, Олег Тарутин и Вадим Шефнер появились в «Белом камне Эрдени» благодаря этой тенденции. И теперь представить себе тему «инопланетяне на Земле» без «Курфюрста Курляндии» невозможно.
Ник. Романецкий. А когда описанный тобой сумбур на заседаниях сменился упорядоченностью, и даже иерархическим порядком, и почему?
Наталия Никитайская. Со временем, Коля, со временем… В перестроечные годы вместо страха издательств перед фантастическими публикациями возник для нас другой ужас. В резко возросшем потоке издаваемой фантастики преобладала отвратительно, на скорую руку переведенная, зачастую весьма среднего уровня американская фантастическая литература, которая полностью заменила литературу отечественную. Да, пережили мы эти жалкие 90-ые! Но тогда же в семинар устремились все, кто только о нем знал. Помнишь, знаменитую речь Бориса Натановича о «пылевом хвосте кометы»? В эти годы Борис Натанович принимал в семинар всех, кто подавал хоть маленькую надежду, лишь бы человек избежал «влияния улицы». Списочно семинар очень разросся. Вот тогда и возникли действительные члены и кандидаты. Не могли не возникнуть. К тому же по уровню образованности, по уровню понимания основ и глубин фантастической литературы редкий кандидат мог поспорить с более ранним призывом семинаристов. И не было каких-то специально принимаемых нормативов ведения дискуссий. Само по себе сложилось: сначала высказываются менее подготовленные, потом — знатоки. И последним, завершающим — руководитель. Порядок этот никем не насаждался, но прижился. Нет, конечно, живые, «перебраночные» обсуждения все равно возникали, если обсуждаемый материал того заслуживал, но реже, значительно реже…
Ну, а третьим бедствием, которое увеличило приток желающих попасть в семинар, оказалось укрепление коммерческих принципов в книгоиздании. Формат, который учредили так называемые коммерсанты, не всем пришелся по душе. А в «неформат» попадали чаще всего наиболее интересные и оригинальные произведения. И снова семинар оказывался спасительным островом от полной безвестности и прозябания.
Да, еще по поводу списков. Нельзя не учитывать того, что в семинар принимались не только люди пишущие, но и фэны, и увлеченные библиографы, и самодеятельные критики, претендующие на понимание законов фантастики. И все они были «нашими людьми». И без них историю семинара не понять.
Ник. Романецкий. А что ты вообще думаешь о пользе семинарских занятий? Не были ли наши обсуждения простым сотрясением воздуха?
Наталия Никитайская. Я думаю, что те авторы, которые приходили в семинар, чтобы получить реальную помощь в издании своих, как они тогда уже говорили, текстов — именно так и считали. Для тех же, кто понимал ценность критических разборов написанного, и умел учитывать рекомендации — польза была несомненной. Авторская, личностная польза. Даже в тех случаях, когда происходили оценочные ошибки, все равно польза была: внутреннее умение распознавать услышанное, как ошибку, отстаивать свой путь, свое направление — это важно для автора. Кстати, вот так же, как со временем менялись мотивы прихода в семинар, менялось и отношение к критике. Ты же знаешь, Коля, что, вне зависимости от сложившихся между членами семинара отношений, разбирая чье-то произведение, семинаристы более ранней формации критиковали именно произведение и никогда не имели в виду личность автора. Критиковали порой жестко. А вот с какого-то времени новички, услышав нечто нелестное (как правило, вполне заслуженное) в адрес своего рассказа, повести или романа, возмущались: «За что он (она) так на меня взъелся(елась)?» Поначалу меня это очень удивляло. Только вот меняться ради того, чтобы разубеждать в несуществующем личном неприятии, никто не собирался. Но о разнице поколений все-таки пришлось задуматься.
Ник. Романецкий. А что ты говорила про праздники?
Наталия Никитайская. Ну, это уже разговор особый. Борис Натанович всеми силами избегал, например, празднований своего дня рождения. То, якобы, куда-то уезжал, то ссылался на занятость и переносил занятие на более позднее число, чем 15 апреля. Приходилось настаивать и на праздновании значимых дат семинара. Скажем, двадцатипятилетия. А я всегда считала, что жизнь помнится праздниками. Коллективно мы сделали несколько «капустников». А однажды за три дня сварганили с Наташей Галкиной полноценный «капустник» по телефону. Сочиняли тексты, читали их друг другу, диктовали, а я сводила написанное на машинке. Мой муж назвал нас тогда: «бабочки-капустницы». И вот как хочешь, а мне до сих пор радостно вспоминать, как весь семинар, включая и Бормотаныча, весело пел: «И от тайги до Британских морей наша фантастика всех сильней». И пусть кто-нибудь скажет, что это не так. И что слоган, придуманный к другой дате: «МЫ ВСЕ ЛЮБИМ НАС ВСЕХ»,— уже забылся и отменен за ненадобностью. Все равно я в это не поверю.
Заседание семинара. 80-е годы прошлого века
Слева направо: Святослав Логинов, Борис Стругацкий,
Виктор Жилин, Наталия Никитайская
Наталия НИКИТАЙСКАЯ
К 80-летию Бориса СТРУГАЦКОГО
ДОРОГОЙ НАШ, БОРИС НАТАНОВИЧ…
15 апреля 2013 года Борису Натановичу Стругацкому должно было исполниться 80 лет. Уже готовились к празднику многочисленные преданные почитатели творчества братьев Стругацких, проживающие по всему миру. Уже мы, члены семинара Стругацкого, до седых волос продолжающие считать себя учениками мэтра, продумывали поздравительные спичи и шутки. Друзья и родные Бориса Натановича, да и сам он, конечно же, помнили о ДАТЕ… Но оказалось: не суждено. Отпраздновать восьмидесятый день рождения вместе с именинником не суждено…
Но и не вспомнить о писателе Борисе Стругацком в этот день тоже невозможно.
Поэтому и пишется сейчас мною эта небольшая статья, предназначенная для журнала «Нева», в котором братья Стругацкие были частыми авторами. Во всяком случае, именно в этом журнале увидели свет и «Хромая судьба», и «Град обреченный», и «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах».
Это уже, так называемый, поздний период.
Исследователи литературного наследия, оставленного братьями Стругацкими, наверняка еще разберутся и с «периодами», и с мировоззрением, и с теми идеями развития общества, которые разрабатывали фантасты. Пока настоящих исследований творчества братьев Стругацких нет в природе. Но обязательно будут.
Потому что принадлежит это творчество к классике русской и мировой литературы. Это факт неоспоримый. Но часто оспариваемый.
Едва только появились первые произведения братьев Стругацких, как возник и стойкий шлейф разнообразной брани. И «мистический туман», и «отсутствие новых идей», и «дискредитация помощи советского народа в национально-освободительной борьбе других стран» и т. п. В перестроечный этап возникли другие мотивы: мол, ушел из обихода эзопов язык, ушли и Стругацкие, за ненадобностью. То, что книги критикуемых авторов продолжали сметаться с прилавков и активно переводиться в других странах, то, что писали Стругацкие вовсе не иносказаниями, подобных критиков нисколько не смущало. Но, что поделаешь — из истории слов не выкинешь. Именно тогда стали плодиться люди, ставящие под сомнение ценность для русской литературы и Льва Толстого, и Горького, и Пушкина. Наверное, таким ниспровергателям казалось, что они сами достойны занять места ниспровергнутых. Наивное, печальное и вредное заблуждение. Хотя по-человечески и понятное. Тут только и остается, подобно «информатору» из повести «Попытка к бегству» поучающе заметить: «Завидовать дурно. Дурно завидовать».
А вот парочка примеров из нашего времени.
В Академии культуры преподавательница русской литературы из списка, составленного студенткой для самостоятельного чтения, вычеркнула братьев Стругацких и на их место вписала «Кысь» Т. Толстой. И сразу возникает вопрос: следовало ли при такой любви к «Кыси», вычеркивать именно Стругацких? И соразмеримы ли имена авторов?
А на радиостанции «Зенит» современный писатель яростно утверждал в 2012 году, что братья Стругацкие вообще не в счет, потому что все списали у зарубежных авторов. Распространялся писатель долго и бездоказательно, но очень яростно. Почему, зачем? Может быть, тоже «завидовать дурно»?..
Своей задачей я не ставлю сегодня опровергать утверждения хулителей. Жизнь сама опровергала, опровергает и будет их опровергать. Хочу только привести одно из афористических высказываний Бориса Натановича, которыми он щедро одарял нас, семинаристов.
«Вы должны быть оптимистами. Как бы плохо вы ни написали повесть, у вас будут читатели, которые сочтут повесть замечательной.
Надо быть скептиком. Как бы хорошо вы ни написали вещь, всегда найдутся люди, которые будут считать ее барахлом.
Надо быть трезвым. Помните, миллионы людей равнодушны к тому, что вы пишете».
Конечно, подобные умозаключения возникли из собственного опыта. А способность к чеканным формулировкам присуща была Борису Натановичу, скорее всего, с рожденья. И это его свойство придавало особый шик любому обсуждению на семинаре. Бывало так, что в мгновенной реакции на чье-то суждение о том, что автор, мол, попросту строит воздушные замки, Стругацкий мог резко возразить: «Да кто же тут строит воздушные замки?! Воздушную конуру, в лучшем случае!» И все сразу вставало на свои места.
Вообще-то, Борис Натанович был счастливым человеком. Ну, вот начать с писательского союза со старшим братом, Аркадием. Разве это не было везением, что образование они получили в различных сферах, можно сказать, противоположных. Земля и Небо — само по себе многообещающее сочетание. Аркадий Натанович был переводчиком, Борис Натанович — астрономом. До сих пор сожалею, что не была знакома с Аркадием Натановичем. Говорят, он был очень яркой личностью. Но зато долгим и дружеским знакомством с Борисом Натановичем горжусь. И для меня совершенно очевидно, что литературными талантами оба брата были награждены тоже в полной мере. Это ли не удача! Недаром же когда-то, отвечая на шуточный вопрос анкеты «Книжного обозрения» о том, каким бы трем писателям он присудил премию своего имени, Давид Самойлов ответил: «…братьям Стругацким, если бы у них был третий брат». Шутка, в которой содержалась лишь мизерная доля шутки.
Популярность Стругацких в советские времена была столь велика, что, несомненно, пугала власть предержащих. Бесчисленное количество раз до меня доходили слухи о грядущем отъезде братьев из СССР. Кто их распускал?.. Может быть, те, кто в самиздатовской «Сказке о Тройке» не без основания видел сатиру и разоблачение? И уж наверняка те, кто в опубликованной повести «Трудно быть богом» усматривал «дискредитацию нашей помощи в борьбе за свободу других народов…»
На самом деле никуда уезжать братья не собирались. Они выросли на русской почве. Их русский язык подпитывался прекрасными образцами русской классики. Как и многие из нас, в свое время Борис Натанович был увлечен творчеством Салтыкова-Щедрина, например. И для меня неразрешимым вопросом останется такой: у каких это зарубежных (американских?) авторов могла быть списана повесть «Понедельник начинается в субботу»? В этой повести тугим и неразделимым конгломератом сплавлены русский фольклор, русская классика и реальная жизнь советской научно-технической интеллигенции тогдашнего времени. Фантазия, искрометный юмор, афористичность, живые образы, смешные коллизии, бьющая в цель сатира — повесть настолько выделялась из общего ряда, что не могла пройти незамеченной читателем. И не прошла. НИИ «ЧАВО» (Чародейства и Волшебства) — да кто же о нем не слышал? Даже совершенно далекие от литературы люди о нем знают. Знают по фильму «Чародеи». Сценарий был написан самими Стругацкими. И хотя Бориса Натановича огорчило то, что песни к фильму сочинил не Юлий Ким, все-таки и «Чародеи» тоже сразу были замечены зрителем, и приняты им на кошачье финальное «ура». Кстати, недавно режиссер этого фильма Бромберг рассказывал на телевидении, как озвучивающий кота актер Вицин был разочарован и расстроен: цензура вырезала все, кроме двух слов: «хам» и «ура». Вырезала тексты Стругацких, короче говоря. Однако и фильм тоже, несмотря ни на что, выделялся из общего ряда.
Надо сказать, что каждое новое произведение братьев Стругацких становилось открытием. Ни одна повесть не походила на другую. И повестей было много. «Да, мы тогда, Славочка, писали очень быстро!» — как-то раз обронил Борис Натанович на семинаре Рыбакову. Волей фантазии Стругацких рождались неведомые дотоле миры и выразительные герои. А те нравственные и социальные проблемы, которые приходилось разрешать их героям, и до сих пор волнуют человечество.
Взять хотя бы «Второе нашествие марсиан. Записки здравомыслящего». Как же легко, оказывается, подчинить людей, попросту поработить их, достаточно организовать обывателю так называемые «покой и уверенность» — в случае с господином Аполлоном — пенсию первого класса, чтобы была возможность покупать марки. Небольшая, но очень емкая повесть как-то особенно актуально смотрится в наше время. Например, предложение марсиан «создать разумную оппозицию». Тем землянам, которые выходят против них с оружием в руках, марсиане предлагают «…бороться с ними легальными средствами, гарантируя полную свободу печати и собраний». Нормальный политический ход. Приспособленчество, пассивное приятие насаждаемых несвобод, отсутствие собственного мнения, с одной стороны. Агрессия и твердое следование курсом завоевателей, с другой. И вот уже раскрывается во всей красе эпиграф повести: «О, этот проклятый конформистский мир!» А написана эта повесть в 1967 году. Правда, чтобы прочитать ее, любителю умного чтения надо было очень постараться! Многие в те годы и не читали.
Одна за другой были написаны повести «Попытка к бегству» (1962) и «Трудно быть богом» (1963). И первая, несомненно, послужила предтечей для второй. Не стоит забывать, какой, в основном, была тогда советская фантастика. Научно-технические достижения ее волновали. Идеальный человек коммунистического завтра (как правило, очень прямолинейный) ею рисовался. И читать такую фантастику было попросту скучно. А тут герои, выросшие при коммунизме, сталкиваются с ситуацией, которую даже понять сразу не могут: они сталкиваются с угнетением человека человеком. И ведут себя сообразно своим понятиям и воспитанию, и совершают ошибки. И разговаривают человеческим языком. И интерес к себе вызывают неподдельный. И навсегда в сознание читателя впечатываются и «икающий лес», и «почему бы трем благородным донам не сыграть в кости», и «водой грехов не смоешь», и «скрытые книгочеи», и «серая сволочь»… Повесть «Трудно быть богом» однажды уже экранизировали. Это было советско-германское совместное производство. Экранизация оказалась не очень-то удачной. В интервью, данном тогда Борисом Натановичем, он утверждал: «Мы не имеем к кино никакого отношения». Может быть, может быть… Только вот кино всегда обращалось к творчеству братьев Стругацких. Причем, кино, законно занимающее высшие позиции. Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Алексей Герман-старший…
Пишущие люди испытывают две трудности: крайне досаждает, например, недостаток материала. Но переизбыток материала — вторая серьезная трудность. И в данном случае, я стою и вижу перед собой непреодолимый Монблан впечатлений. Прочитанные повести братьев Стругацких, просмотренные фильмы, сделанные по их произведениям, личные беседы с Борисом Натановичем, бесчисленное количество заседаний семинара, проведенных им, «капустники», да мало ли чего еще… И понимаю, что небольшая статья — всего этого вместить не в состоянии.
А так хочется рассказать, что первый домашний компьютер в Советском Союзе я увидела дома у Бориса Натановича. И на мониторе там были какие-то графики и формулы. Всегда Борис Стругацкий тяготел к точным наукам, к точности вообще. Недаром же вопрос о том, что такое фантастика, возникал множество раз на протяжении десятилетий. Иногда происходили при этом совершенно мистические диалоги: «СТРУГАЦКИЙ. Рыбаков, что же такое фантастика? РЫБАКОВ. Совокупность фантастики 1, 2, 3… СТРУГАЦКИЙ. А зачем фантастический прием? РЫБАКОВ. Фантастический прием удовлетворяет духовные потребности читателя путем гиперболического искажения». Вот так-то!
И хочется передать атмосферу прогулок до метро компанией семинаристов во главе с Борисом Натановичем. Шли мы по Воиновой, мимо Большого дома до «Чернышевской», и болтали обо всем на свете. Именно тогда я услышала, как всегда, четкое: «Писать профессионально сейчас означает, Наташа, писать честно, но печатно». Справа по курсу мимо нас проплывал Большой дом, но никто о нем, о его устрашающей сущности просто не думал. Поскольку семинар жил без оглядки на это сооружение. В семинаре правила честность, высказывались откровенные мнения, обсуждались произведения, которые тогдашняя цензура в жизни не пропустила бы в печать. Споры разгорались нешуточные.
Попасть в семинар было несложно. Достаточно было предъявить руководителю произведение в жанре фантастики, написанное на профессиональном уровне, или, на крайний случай, приближающееся к этому уровню. Однажды, тоже уже в 90-ые годы, Борис Натанович рассказал нам, что как-то в семинар участником им был принят молодой человек После второго или третьего посещения он признался, что не хочет больше ходить в семинар, так как ему здесь очень нравится все, но сам он прислан как наблюдатель. Кто бы сомневался, что деятельность такого образования, как семинар Стругацкого, не оставалась без таких «наблюдателей»! Так что просто чудо, что за все годы серьезных неприятностей не было. Свобода слова и свобода мысли — страшны были для власти сами по себе.
Конечно, внутренняя свобода и раскрепощенность были присущи, в первую очередь, руководителю семинара. Они никогда не декларировались вслух, то есть вряд ли кто-нибудь слышал от Бориса Натановича что-нибудь вроде: «Я — свободный человек». Просто Стругацкий жил своими представлениями об этом мире и о взаимоотношениях с людьми этого мира. И это было мировоззрение свободного человека и свободного писателя. Нам в этом смысле необыкновенно повезло: мы тоже укреплялись в своих внутренних свободах рядом с Борисом Стругацким, порой даже не замечая этого. Просто жили рядом с умным, выдающимся, свободным человеком, и он делился с нами всеми своими ресурсами. Как не сказать судьбе спасибо!
Семинар просуществовал с 1974 года по 2012 год. Без малого сорок лет! Последние годы заседания проводились при заочном присутствии Бориса Натановича, так как он уже тяжело болел. Но интерес его к одному из серьезных дел жизни не ослабевал. Верность себе и своему делу — отличительная черта Бориса Стругацкого. И вообще — верность. Семье, друзьям… Как-то, не без гордости, он мне сказал: «Думаю, что я хороший друг». И рассказывал, что семья и друзья были первыми читателями их с братом повестей. И только после того, как становилось понятно, что им интересно, написанное уходило в свет.
Найдется ли в мире аналогичная, «на общественных началах», литературная школа? Вряд ли. На заседания семинара приходили и совсем молодые, начинающие авторы, и члены Союза писателей. В застойные годы семинар помогал пишущим фантастику — особенно нелюбимому режимом жанру — чувствовать свою нужность. В годы перестройки — преодолевать трудности «рыночного» отношения к литературе, которое оказалось пострашнее советской цензуры. Как пели мы в одном из «капустников» на мотив «Марша энтузиастов»: «В буднях великих ломок, в огнях сражений за вершины власти все мы на грани комы, на поле рынка, что сродни напасти!..» Это было в 1993 году. Борису Стругацкому исполнилось тогда 60 лет.
Жизнестойкость семинара, безусловно, определялась руководящей им фигурой Стругацкого. В какой-то мере, диктаторской фигурой. Но мера эта была ровно такой, чтобы существование рядом с ней оказывалось приемлемым для вполне определившихся, самостоятельных, чувствующих и свою честно заработанную значимость в литературе личностей. Борис Натанович был строг, временами несправедлив в своих суждениях, но несправедливые суждения можно было опровергать. Что и проделывалось со всем жаром души. Спорили до хрипоты. Голосовали по тринадцатибалльной системе. Деньгами. Копейками. Оценка высчитывалась по среднему. А потом продолжали спорить за чашкой кофе в кафе Дома писателей. Собственно количество баллов определила в свое время стоимость «маленького» кофе — 13 копеек. Тот, чье произведение обсуждалось, собранные при голосовании деньги получал, как гонорар. Но обязан был угостить кофе всех присутствующих. Чем ниже была оценка, тем большую сумму автору приходилось добавлять от себя. Такое вот наказание. Такой вот занятный стимул писать лучше.
Борис Натанович всегда был открыт новому. Всегда был готов воспринять новых авторов, новые идеи, новые начинания. Не случайно же доступ в семинар получали представители фэн-клубов, иногородние писатели, начинающие критики, представители прессы и телевидения.
Сейчас, когда я оглядываюсь на ту нашу жизнь, семинар представляется мне остойчивым кораблем противостояния окружающему миру. С одной стороны, вроде бы и никакого яростного диссидентства, а с другой — свобода слова, которой не было тогда практически ни в одном официальном сообществе. Вольное общение — благодаря Борису Натановичу — эта роскошь доставалась нам и не могла не быть нами оцененной. Конечно, некоторые приходили в семинар, предполагая какие-то выгоды для себя, для писательской своей карьеры, но не задерживались такие люди в семинаре, не приживались. Однажды, я написала свои афоризмы по поводу членов семинара, не обошла и Стругацкого. «Хоть Стругацкий и вершина, не стоит взбираться ему на холку». Все тогда просто посмеялись от души, а ведь была некоторая правда в моих словах: пытались взобраться, пытались… Впрочем, с Борисом Натановичем такие номера не проходили.
Надо сказать, было время, когда руководитель весьма снисходительно относился к письму «ради денег». То есть прощал автору заведомо среднее с художественной точки зрения произведение, если автор заявлял, что «рынок это кушает». Но прощать-то прощал, однако на семинарское обсуждение такие книги не выносил. Да и лично для себя такой вид писательства не рассматривал. Зато мог в разгар битвы за физическое выживание людей в суровом 1992 году назначить темой заседания «Поэт в России — больше, чем поэт». Куда как несвоевременно! Но зато, как было интересно. Это заседание снимало телевидение. Луиза Тележко. На собственные, что называется, страх, риск и средства. И, надо сказать, не зря. Цикл передач «Лавка миров» на телеканале «Россия» открывался тогда этой ее работой.
В 1991 году судьба нанесла Борису Натановичу самый тяжелый удар в его жизни. Умер Аркадий Стругацкий. Старший брат и человек, с которым все было пополам. Нет, Борис Стругацкий не перестал писать, не отошел от дел. Правда, соблюдая давнюю их с братом договоренность, писал уже под псевдонимом Витицкий. Больше того. В то время, когда в небытие уходили один за другим «толстые» журналы, он начал выпускать альманах «Полдень, ХХI век», полностью посвященный фантастике и полностью же подконтрольный личному вкусу Бориса Стругацкого. Жаль, что альманаха этого больше нет.
Летом 2012 года я закончила фантастический роман «Мир отдан Адаму, или Траур позднего ожидания». И, конечно, первым делом позвонила Борису Натановичу. Это был последний мой с ним телефонный разговор. На его реплику о том, что практически никого он теперь не принимает дома, кроме Коли Романецкого, с которым обсуждает дела альманаха, я возразила: «И калачом не заманите, не поеду я к вам. Ужасно постарела». Он рассмеялся и воскликнул: «Наташа, а наши мальчики!» Да, неумолимо пролетает жизнь. Но для всех, кому было интересно творчество братьев Стругацких, навсегда остались их книги, умные и живые, не до конца прочитанные, любимые. А нам, семинаристам, будут помниться еще и интонации голоса Бориса Натановича, его отчаянная выразительная жестикуляция, его включенность в семинарскую жизнь. И эта его манера обязательно называть имя того, кому он отвечает, тоже останется в памяти. «Все хорошее, Саша, написано людьми талантливыми». «Андрей, вы меня восхищаете. Литературовед из вас никакой». «Автор развивался по своим специфическим законам. Гордый остров, со всех сторон омываемый водой». Это про Логинова. «Хорошая женщина, Наташа, всегда однолюб!» «Самовыражение — дело темное, Славочка. Как доказать, самовыражается автор или нет». Это Рыбакову. «Писать просто. Достаточно точное слово поставить на нужное место», — это уже всем.
Не раз и не два за годы существования семинара в разных вариациях мне приходилось слышать версии об инопланетном происхождении братьев Стругацких. Мол, присланы они к нам сюда, и поэтому не видно дна их возможностям и работоспособности. А почему бы и нет? Я бы тогда наверняка знала, что с инопланетянами можно и нужно дружить, у них интересно учиться, с ними легко обмениваться шутками, и вообще из инопланетян выходят хорошие астрономы, переводчики и неповторимые писатели-фантасты… Но пока по этому предмету надежного знания нет ни у одного человека. Зато все знают, что есть в Солнечной системе планета, названная именем братьев Стругацких. И когда бы мы ни посмотрели в небесную глубину, планета будет там…
Опубликовано в журнале «Нева» (№ 4, 2013)
Заседание семинара. 80-е годы прошлого века.
Много знакомых (но юных :)) лиц
.jpg "Альманах \"Полдень\""){kind=logo}
